С детства я умела бороться, проявлять настойчивость в важных для меня вопросах. Важность их, наверное, тоже, подсказывала интуиция. Не знаю, откуда это бралось, но если я понимала, что сдаваться нельзя, что надо стоять на своем, то делала все, что могла и добивалась нужного мне результата.
Так еще раз, в детстве, моя интуиция и умение настоять на своем, исходя из нее, спасли меня.
Когда мне было лет девять, у меня выскочила какая-то шишка на ступне, на пятке. Я тогда занималась в балетной студии и мечтала стать балериной. Преподаватель говорила, что у меня были хорошие данные – подъем, шея, осанка. Меня повели к врачу, к ортопеду. Никогда не забуду той грузной, раздраженной женщины с резким, режущим ухо голосом. Неприветливая, в несвежем халате, она хмуро осматривала мои ноги, потом скрипящим голосом велела встать, пройтись по комнате и спустя несколько минут вынесла приговор:
«Занятия балетом запрещаю. Врожденная деформация обеих стоп, сколиоз какой-то невероятной степени (сейчас уже не помню какой). Подозрение на болезнь (далее она произнесла какую-то трудно выговариваемую фамилию и свое резюме) к 18-ти годам не сможет ходить, а к 30-ти, может умереть, а сейчас, надо срочно ее в гипсовый корсет и на год в интернат, где она будет лежать год. Дальше будет видно».
Мама потеряла дар речи, я от всего этого ужаса заплакала и сказала этому «доктору», что она дура. Мама попыталась отчитать меня, но не смогла сказать ни одного слова.
Мы обе были в шоке. Я ревела и кричала, что не пойду ни в какой интернат и ни за что не надену этот страшный гипсовый корсет. Мама отвечала, что надо все обсудить с папой и просила меня замолчать.
Обсуждение между родителями, происходило без меня за закрытыми дверями, шепотом. Во мне зрела решимость, если меня решат отдать в интернат – сбегу из дома.
Родителям было тяжело – услышать, что дни твоего ребенка, с виду абсолютно здорового, с радостью занимающегося балетом, сочтены и что его надо отдать в интернат для тяжелобольных детей, испытание не из легких. Они были в растерянности. Мой рев не замолкал…
Начались бесконечные поездки по ортопедическим мастерским: выбор и примерки уродливой, калечащей, скорее, чем лечащей обуви. Мои стопы были похожи на папины, который довольно нормально ходил и в юности играл в футбол. Да и меня балет привлекал сильнее, чем ортопедическая обувь и интернат.
Я вступила в переговоры с родителями, жесткие, совсем не дипломатичные и совсем не детские по силе упорства.
Аргументы мои не всегда были тонкими, но хлесткими, точно. «Если вы, хоть капельку любите меня, то не отдадите меня!» «Я убегу из дома», «Вы покалечите меня», «Честное слово, я не умру в 30 и буду всегда легко ходить сама». Моя психическая атака на родителей продолжалась несколько месяцев, и они сдались. Это спасло меня. Тогда я дала себе слово, что буду ходить долго и много, что буду жить и буду здорова. Я начала ходить пешком, назло страшной докторше и ее предсказаниям. И чем старше я становилась, тем длиннее становились дистанции моих прогулок. Сейчас мне 49 и я почти каждый день прохожу как минимум 5-6 км, иногда даже на каблуках.
Когда я уже училась в Москве и переутомившись во время сессии, нескольких перелетов и месяца бессонных ночей из-за зубрежки, чтения и общения с друзьями, попала в больницу в Москве, там подтвердили этот диагноз без всякого обследования, на основании внешних признаков – форма моих стоп.
Когда мой муж сделал мне предложение, я ему рассказала про «мой» диагноз и, что возможно дни мои сочтены, поэтому, вскоре после приезда в Стокгольм меня положили на обследование, оно было основательным и серьезным. Шведские врачи никак не могли понять, откуда их советские «коллеги» взяли его. Был один внешний признак – форма стоп и все. Никогда не проводились серьезные обследования. Так же мне сказали, что если бы я тогда легла в тот корсет и попала в интернат, я бы уже никогда могла не оправиться – за год могли атрофироваться в корсете все мышцы спины и позвоночник пострадал бы еще сильнее.
Так еще раз, в детстве, моя интуиция и умение настоять на своем, исходя из нее, спасли меня. Шведские врачи сняли диагноз, с которым я жила лет 18, освободив меня от его тяжести, но испытание этим диагнозом приучило меня не сдаваться, чувствовать, что хорошо и полезно именно для меня. Потом мне это неоднократно помогало – вовремя отказаться от ненужных по большому счету медикаментов или операций и многих других вещей, активно рекомендуемых кем-то, но не важных для меня. Я научилась принимать решения исходя из наивысшего блага для себя. (Это не имеет ничего общего с эгоизмом!) Я научилась заботиться о своем здоровье сама, как силой мысли, так и здоровым образом жизни. А привычка ходить пешком без устали, осталась и по сей день.
Другие статьи на эту тему:
А уж гуляния по живописной Барселоне вдохновляют, правда 😉 ?
Samoe glavnoe -vera v sebia i na vse volia Bogia.Kogda ya s moey dochkoy Katey bili na prieme u vracha,ey togda ne bilo i goda , tam proveriali u nee refleks jogdeniya,skazav mne v konze vizita,chto moya doch ne budet jodit,t.k. u nee net refleksa jogdeniya.Ochen pojogaya situazia.Kagdiy bogiy den ya delala ey massag nogek i jodili guliat v liubuyu pogodu.V god ona poshla kak ni v chem ne bivalo.Ya blagodarna toy vrachije za to,chto posle ee diagnoza ya stala vkladivat bolishe svoij sil v malenikuyu Katiu.Vse chto ne delaetsa -vse k luchemu!
Какое счастье, что ты пошла за своей верой и материнской интуицией! Что не сдалась!